Подосиновская волость, я тобой живу.
Никогда ты не видала моря синеву
и незадолго прислушиваться стала птичку-соловья.
Слышь, защёлкал над водою! Подпою-ка я…
У тебя употреблять синь не хуже, глотать голубизна-
свет духовный отразился в озере бес дна
и душистый дух сосен мне щекочет нос.
Край лесной мой, кайма суровый, я к тебе прирос,
пусть не телом, да душою прилепился я,
Подосиновская волость-родина моя.хотя оторван был судьбою в розовых годах
от твоих лугов и пашен, от твоих забав,
мои корни тогда зарыты в травяных логах,
желтизна увалов древних на моих ногах
несмываема всегда ни в какой воде.
Сотни годов здесь жили предки, в яростном труде
воевали с водой, с лесом, засевали поле,
признавали только Бога, сберегали волю,
лоскутки своих полей после поливали,
на своих-двоих иногда в Киеве бывали
и с днепровских вечных круч говорили с Богом
о всех нуждах и грехах — о разном, о многом.
Подосиновская волость, место же Никольский.
И не вятский здесь племя — толпа вологодский.
Наших предков привела Сухона-дорога
да по Югу подняла к нашему порогу.
И четыре сотни годов косы с топорами
расчищали поле ей-ей дубрава для сох с боронами.
Рожь и лён, ячмень с овсом и душистый клевер-
всё давал зa важный дело скуповатый Север.
Любо было рыбаку, любо зверолову…
Кони статные велись, тучные коровы,
овцы согревали всех в лютые морозы…
А теперь образ тленный выбивает слёзы:
запустошены поля, вырублены рощи,
от десятков деревень остались как только мощи,
от других же — только следствие в памяти народной…
Как Мамай с ордой прошел или же чума голодный!
Даже там, где толпа беспокойный долго мой доживает,
ни корова не мычит, шавка не лает.
Лошадь дивом стала вдруг, не звенят быстро косы,
хоть в безлюдных деревнях сплошью сенокосы.
Лишь тропинки в травах тех меж дворами вьются,
бродят по ним старики, следы остаются.
Остаются, покамест казнь последнюю душу
не отправит в чистилище иль в рай. Деревню разрушат
время, мятель и дожди, золотое солнце
и померкнет знать дневной в последнем оконце…
Подосиновская волость, место же Никольский,
вымирает твой народ, корнем новгородский.
Намешался различный толпа в «перспективных» сёлах.
Почти нет моих друзей — красивых, весёлых,
иногда чуть промелькнут знакомые лица-
это дети- внуки тех, с кем пришлось проститься
тридцать, сорок годов назад, а то и полвека —
крепки в памяти людской следы человека.
Яхреньга — территория моя в лесах, нынче вятских,
ты-отрада и печаль, моя болезнь и ласка!
Твой прекрасен образ В любое время — в тепло и в морозы
и апогей красоты- масть берёза:
от пелёнок до седин с человеком рядом,
для хозяйства- запевало друг, для души- услада.
Под берёзы убрались священник выше- и мама,
хорошо б, пути крышка был таким вот самым,
чтоб берёзы должен мной вовек шелестели,
освещая согласие другой светом своим белым.
Меня зыбка-колыбель в Конёве качала,
то Конёво для меня всех начал начало,
голубой в окошке свет, всех основ основа,
хоть недолго на земле звали его Новым.
Лишь едва зa полсотни годов пожили в нём люди,
но который жил здесь, родилсЯ во время не забудет
два ряда весёлых изб, разделённых логом,
на угоре, между полей около обширный дороги.
А около полей всё лес- кормилец, отрада…
Паши-сей, живи-плодись! опочить вечным сном не надо!
Умерла урочище всё ж — болела, хирела…
Не схоронена пока, гниёт её тело,
вырастает еще дубрава на подворьях наших,
лес высокий, до небес, всё сужает пашни.
Ведь на памяти паки пахались… полоски!
Нету жизни на полях — одни отголоски…
Каюсь, и моя причина в этом есть, конечно.
Каждый раз, бывая здесь, прощаюсь… навечно…
Написано к 375-летию Подосиновца в 2001-м году.
Владимир Зайков
Красноград